Мне 4 года. Война. Мы живем в глубоком тылу, на Урале. Учебные воздушные тревоги. С улицы кричат: «Тушите огонь!» Долго сидим в темноте. Звучит жуткая сирена. Наша квартира превращена в коммунальную. Подселили даже в кухню. Столики с плитками поставили в прихожую, и теперь соседи слышат все, что у кого делается. В нашу комнату поместили эвакуированных ленинградцев. Комната перегорожена оранжевой ширмой. По одну сторону живет Фрида Рабинович с грудным Ленечкой, по другую — мама, папа и я.

1941 год. Начало войны, или перед войной...

Сидят: Бабусенька, дедушка (Медник Абрам Михайлович),
тетя Верочка, ее муж — Евгений Васильевич Никольский.

Стоят: тетя Женя с моим двоюродным братом Игорем Медником,
мама, я, отец.

Дяди Нёмы здесь нет. Он ушел на фронт из Пермского горного института и на Литовском фронте (под Каунасом) пропал без вести (пришло извещение и вернулись его личные вещи). В начале войны еще плохо был налажен учет погибших, и родные получали извещения о пропавших без вести. Из-за этого Бабусенька ждала его всю жизнь и не хотела верить, что его нет в живых.

Отец освобожден от воинской повинности, он инвалид II группы. У него рак прямой кишки. Перед самой войной его прооперировали. Удалили половину кишечника. Теперь каждый день надо делать перевязки. Ложась вечером в постель, я получаю приказ отвернуться к стенке. Слышу, как булькает вода. Поворачиваюсь и вижу посреди комнаты на табуретке таз с водой, вся батарея увешана серыми бинтами. Отец лежит на диване, он очень слабый. Работает одна мама, зубным техником в медсанчасти танкового (до и после войны — тракторного) завода ЧТЗ.

Все время хочется есть. Мама зовет меня «кукушкой», потому что вместо «кушать» я говорю только первый слог «ку...» Из дома продано все: довоенная красивая одежда, сервизы, хрустальные рюмки, вернее, обменяно на базаре на картошку. Отец с большими голубыми глазами и черной кудрявой шевелюрой все время лежит и читает (помню книгу «Тихий Дон») или играет на мандолине и поет песни на идиш. Вспоминается необыкновенно счастливое довоенное время: шоколадный мишка, огромная кукла, от которой осталась одна нога, мама в красивом зеленом костюме с пуговицами в виде палочек (его уже давно проели), огромный слон в зверинце. Еды не хватает. Мама сдает кровь за кусок хлеба, опухает от голода. В детском саду дают суп из крапивы и из капусты. Почему-то я не ем капустный суп, он мне кажется противным. Незабываемое впечатление: один раз хлеб помазали топленым маслом. Едим жмых, очень вкусно. Маме на работе выдали мешок турнепса (это какой-то кормовой овощ), жарим его на сковородке. Жуем жвачку — черную серку (дети подбирают на улице).

Дедушка на заводе получает паек, который есть надо там же. Он смастерил плоскую железную коробочку, которая помещается в кармане брюк, и приносит кое-что Бабусеньке. Она незаметно от него дает это съесть мне. Это оказывается морковной котлеткой. Игрушек у меня нет, кроме самодельных кукол. Еще есть старинная ободранная книга «Давид Копперфильд» Чарльза Диккенса и Брэм «Мир животных». Можно подолгу разглядывать картинки.

...После войны, в сентябре 1945 года я пошла в школу. Отец поправился и стал работать начальником планового отдела на заводе «Строммашина», и неожиданно ушел от нас (неожиданно для меня). Я прихожу из школы, а меня встречают ребята во дворе: «Твой отец ленинградец?» Из нашего двора каждый день уезжали ленинградцы, грузили вещи на машины. Захожу в комнату — нет отцовского черного кожаного дивана, в шифоньере пусто. Остались вдвоем с мамой. Помню, как варили кашу из пшенного концентрата и прятали мешочек с сахаром в комод, чтобы сразу все не съесть.

С утра до вечера я пела. В первом классе заболела дифтерией зева и попала в больницу. Девочка в палате научила меня новым песням, про партизан, про умирающего солдата. Эти песни я пела потом у мамы на работе для сотрудников.

Отец женился на секретарше. Он был красивым мужчиной и всегда был одет с иголочки. Ему дали комнату в заводском доме. Когда у него начались метастазы, и он совсем ослабел, новая жена бросила его, забрала все вещи и переехала в другой город.

Отец лежал один в почти пустой комнате, за ним приходила ухаживать бабушка Рива, и я навещала его. От него я получала алименты. Мама отдавала мне эти деньги, и я относила их отцу. Он был совсем желтый и очень худой, временами заговаривался и засыпал. Я читала недетские книги, которые я нашла у него: про любовь Клеопатры и Антония и учебник гинекологии. Отец умер, когда мне было 13 лет. Перед его смертью я увидела вещий сон. Ему было 39 лет.